– Только по журнальным рецензиям.
– О! Наша специальность – доведение мысли до состояния непроизводительности. Это факт.
– Ну, не все же пропадает, – возразила Лиза.
– Факт.
– Я, впрочем, не читала Прудона.
– Зайдите ко мне, я вам дам.
Лиза поблагодарила.
– Только работайте над ним, а не берите ничего на веру: у него тоже есть подлая жилка.
– У Прудона?
– Факт, – зарешила Бертольди и, остановясь у калитки одного грязного двора в Малой Бронной, сказала: – Входите.
Лиза вошла во двор, за нею перешагнула Бертольди.
– Прямо! – сказала она, направляясь к флигелю с мезонином.
Лиза пошла за Бертольди на деревянное крылечко, с которого они поднялись по покосившейся деревянной лестнице в мезонин.
Бертольди отворила дверь и опять сказала:
– Входите.
Лиза очутилась в довольно темной передней, из которой шло несколько тонких дощатых дверей, оклеенных обоями. Одна дверь была отворена, и в ней виднелась кухня.
– Акулина Ивановна дома? – крикнула, ни к кому не относясь, Бертольди.
– Нетути, ушедчи, с полчаса будет, как ушедчи, – отвечал женский голос из кухни.
– Досадно, – проговорила Бертольди и сейчас же добавила: – поставьте, Алена, мне самовар, я есть хочу.
Бертольди отворила дверь, которой Лиза до сих пор вовсе не замечала, и ввела свою гостью в маленькую, довольно грязную комнатку с полукруглым окном, задернутым до половины полинялою ситцевою занавескою.
– Коренев! – крикнула она, стукнув рукою в соседнюю дверь.
– Асиньки! – отозвался мужской голос.
– Есть у вас гильзы?
– Имеем.
– Доставьте некоторое количество.
– Гут.
Между тем Лиза огляделась.
Комната Бертольди была непредставительна и не отличалась убранством.
В углу, между соседнею дверью и круглою железною печкою, стояла узкая деревянная кроватка, закрытая стеганым бумажным одеялом; развернутый ломберный стол, на котором валялись книги, листы бумаги, высыпанный на бумагу табак, половина булки и тарелка колотого сахару со сверточком чаю; три стула, одно кресло с засаленной спинкой и ветхая этажерка, на которой опять были книги, бумаги, картузик табаку, человеческий череп, акушерские щипцы, колба, стеклянный сифон и лакированный пояс с бронзовою пряжкой.
Гардероба Бертольди было вовсе не заметно. В уголку, на деревянной вешалке, висело что-то вроде люстринового платья и полотенца, но ни запасной юбки, ничего прочего, по-видимому, не имелось.
Бурнус свой и капор Бертольди, как вошла, так и бросила на кровать и не трогала их оттуда.
– А у меня какая досада, – начала она, встречая отворившего дверь рослого студента, – пролила acidum nilricum, что дал Суровцов.
– Ну! – воскликнул студент, не затворяя за собою двери.
– Факт, вот и свидетельница. Да! знакомьтесь: студент Коренев, естественник, и девица Бахарева.
Студент и Лиза холодно поклонились друг другу.
– В Прудона безусловно верит, – произнесла Бертольди, показывая на Лизу я уходя из комнаты.
Студент дунул в гильзу и начал набивать себе папироску.
Бертольди возвратилась с бутылкою молока и ломтем хлеба.
– Хотите? – спросила она Лизу.
Та поблагодарила.
– А вы? – отнеслась она к Кореневу.
Тот тоже отказался.
– А что сходка? – спросила студента Бертольди.
– Что сходка? – переспросил студент.
– Когда будет?
– Не знаю.
– Да ведь третьего дня оповещали.
– Ну она и была вчера.
– Какая подлость! Зачем же вы мне не сказали?
– Так не сказал, – отвечал спокойно студент.
– Вы, может быть, так же поступите, когда состоится опыт?
– Нет, не поступлю.
– Вы имеете понятие об искусственном оплодотворении? – отнеслась Бертольди к Лизе, жуя и прихлебывая из бутылки.
– Нет, – отвечала Лиза.
– Это очень интересный опыт. Он у нас будет производиться на одной частной квартире над кроликами. Ни одного ученого генерала не будет. Хотите видеть?
Лиза не знала, что отвечать.
– Я думаю, что это для меня будет бесполезно: я ведь не имею нужных сведений для того, чтобы судить об этом опыте, – проговорила она, скрывая застенчивость.
– Это пустяки. Вы заходите к нам как-нибудь в это время; у Коренева есть отличный препарат; он вам расскажет все обстоятельно и объяснит, что нужно знать при опытах.
Студент и Лиза не сказали при этом ни слова.
– Или вы работаете исключительно над гуманными науками? – продолжала Бертольди. – Гуманные науки сами по себе одни ничего не значат. Всему корень материя. В наш век нельзя быть узким специалистом. Я недавно работала над Прудоном, а теперь занимаюсь органической химией, переводами и акушерством.
– Вы чту переводили из Прудона? – спросила Лиза.
– Я не переводила Прудона. Я перевожу тут для одного пошляка-редактора кое-что в газету, из насущного хлеба. А, кстати, чтоб не забыть о Прудоне, – вот он под табаком.
Лиза поблагодарила и взяла книгу.
– Вы заходите, мы вами займемся, – сказала, прощаясь с нею, Бертольди. – Бычков говорил, что у вас есть способности. Вам для вашего развития нужно близко познакомиться с Бычковым; он не откажется содействовать вашему развитию. Он талант. Его теперешнюю жену нельзя узнать, что он из нее сделал в четыре месяца, а была совсем весталка.
Лиза ушла домой с Прудоном и через пять дней понесла его назад Бертольди.
Скоро они близко познакомились, и чем усерднее углекислые феи порицали стриженую барышню, тем быстрее шло ее сближение с Лизой, которой в существе Бертольди вовсе не нравилась.