Некуда - Страница 199

К оглавлению

199

Розанов нагнулся и поднял ключ.

Женни села и оперлась обеими локтями на письменный стол. Голова ее шаталась от тяжелого дыхания.

– Дайте мне воды, – прошептала она Розанову.

Доктор налил ей стакан воды. Она выпила полстакана и вопросительно посмотрела на Розанова.

– Возьмите ключ, – сказал он ей тихо.

Евгения Петровна схватила ключ, дрожащею рукою сунула его в карман и закрыла разрез складкою широкой юбки.

– Что ему могут сделать? – начала она очень тихо.

– Могут сделать очень дурное. Закон строг в таких случаях.

– Боже мой, и неужто нет никакой возможности спасти его? Пусть бежит.

– Как, куда и с чем?

– За границу.

– А где паспорт?

– Пусть скроется пока в России.

– Все-таки нужен вид, нужны деньги.

– Я найду немного денег.

– А вид?

Женни замолчала.

– Что это за бумага? – спросила она через несколько минут, указывая на лежащую на столе подорожную мужа. – Это подорожная, – да? С нею можно уйти из Петербурга, – да? Говорите же: да или нет?

– Да, – отвечал Розанов.

Женни взяла бумагу и, подняв ее вверх, встала со стула.

– А что будет, если эта бумага пропадет? – спросила она, глядя тревожными и восторженными глазами на Розанова. – Отвечайте мне чистую правду.

– Если эту подорожную у Николая Степановича украдут?

– Да, если ее у него украдут? Скорее, скорее отвечайте.

– Если украдут, то… ему выдадут новую, а об этой объявят в газетах.

– И только? Говорите же: и только?

– И только, если она будет украдена и пропадет без вести. В противном случае, если Райнер с нею попадется, то… будет следствие.

– Да, но мой муж все-таки не будет отвечать, потому что он ничего не знал? Я скажу, что я… сожгла ее, изорвала…

– Да, что до вашего мужа, то он вне всяких подозрений.

– Держите же ее, берите, берите, – произнесла, дрожа, Женни.

Она выбежала из кабинета и через час вернулась с шелковым кошельком своей работы.

– Здесь что-то около сорока рублей. У меня более ничего нет, – лепетала она, беспрестанно меняясь в лице. – Берите это все и ступайте домой.

– Что вы такое задумали, Евгения Петровна! Вспомните, что вы делаете!

– Берите и ступайте, приготовьте ему какое-нибудь платье: он ночью будет у вас.

– Как вы это сделаете? Подумайте только, у нас не старая, не прежняя полиция.

– Ах, идите бога ради домой, Дмитрий Петрович. Я все обдумала.

Розанов положил в карман подорожную, деньги и отправился домой.

Женни возвратилась в свою спальню, пожаловалась, что она нехорошо себя чувствует и, затворив за собою дверь из детской, опустилась перед образником на колени.

Темные лики икон, озаренные трепетным светом лампады, глядели на молящуюся строго и спокойно.

В детской послышался легкий старческий сап няни.

Евгения Петровна тихо прошла со свечою по задним комнатам. В другой маленькой детской спала крепким сном мамка, а далее, закинув голову на спинку дивана, похрапывала полнокровная горничная. Хозяйка тем же осторожным шагом возвратилась в спальню. Вязмитинов еще не возвращался. В зале стучал медленно раскачивающийся маятник стенных часов.

Женни осторожно повернула ключ в заветной двери. Райнер спокойно сидел на краю ванны.

– Вы можете уходить нынче ночью, – начала торопливо его спасительница. – Вот вам свеча, зеркало и ножницы: стригите ваши волосы и бороду. Ночью я вас выпущу через подъезд. Розанов будет ждать вас дома. Если услышите шаги, гасите свечу.

– Евгения Петровна! зачем вы…

– Тсс, – произнесла Женни, и ключ снова повернулся.

В одиннадцать часов возвратился Вязмитинов. Он очень удивился, застав жену в постели.

– Я очень нездорова, – отвечала, дрожа, Евгения Петровна.

– Что у тебя, лихорадка? – расспрашивал Вязмитинов, взяв ее за трепещущую руку.

– Верно, лихорадка: мне нужен покой.

– За доктором послать?

– Ах, мне покой нужен, а не доктор. Дайте же мне покою.

– Ну, бог с тобой, если ты нынче такая нервная.

– Да, я в самом деле чувствую себя очень расстроенной.

– Я тоже устал, – отвечал Вязмитинов и, поцеловав жену в лоб, ушел в свой кабинет.

Женни отослала горничную, сказав, что она разденется сама.

Наступила ночь; движение на улице совершенно стихло; часы в зале ударили два.

Женни осторожно приподнялась с кровати и, подойдя неслышными шагами к дверям, внимательно слушала: везде было тихо. Из кабинета не доходило ни звука, повсюду темнота.

– Пора! – шепнула Женни, отворив дверь Райнеровой темницы.

Райнера невозможно было узнать. Ни его прекрасных волос, ни усов, ни бороды не было и следа. Неровно и клочковато, но весьма коротко, он снес с своей головы всю растительность.

– Скорей и тише, – шепнула Женни.

Райнер вышел по мягкому ковру за драпировку.

– Вы губите себя, – шептал он.

– Вы здесь губите меня более, чем когда вы уйдете, – так же тихо отвечала, оглядываясь, Женни.

– Я никогда не прощу себе, что послушался вас сначала.

– Тсс! – произнесла Женни.

– Для кого и для чего вы так рискуете? Боже мой!

– Я так хочу… для вас самих… для Лизы. Тсс! – опять произнесла она, держа одною рукою свечу, а другою холодную руку Райнера.

Все было тихо, но Женни оставила Райнера и, подойдя к двери детской, отскочила в испуге: свеча ходенем заходила у нее в руке.

С той стороны двери в эту же щель створа глядел на нее строгий глаз Абрамовны.

– Зачем ты, зачем ты здесь, няня! – нервно шептала, глотая слова, Женни. – Спи, иди спи!

Абрамовна отворила дверь, перешагнула в спальню и, посмотрев на Райнера, повертела свою головную повязку.

199